Июль уже идет, а текстов никто не предлагает. Как насчет такого:
Paranoya had, it appeared, existed fairly peacefully for centuries under the rule of the Alejandro dynasty. Then in the reign of Alejandro the Thirteenth, disaffection had begun to spread, culminating in the Infamy of 1905, which, Roland had at last discovered, was nothing less than the abolition of the monarchy and the installation of a republic. Since 1905 the one thing for which they had lived, besides the caoutchouc, was to see the monarchy restored and their beloved Alejandro the Thirteenth back on his throne. Their efforts towards this end had been untiring, and were at last showing signs of bearing fruit. Paranoya, Maraquita assured Roland, was honeycombed with intrigue. The army was disaffected, the people anxious for a return to the old order of things. A more propitious moment for striking the decisive blow was never likely to arrive. The question was purely one of funds. At the mention of the word “funds,” Roland, who had become thoroughly bored with the lecture on Paranoyan history, sat up and took notice. He had an instinctive feeling that he was about to be called upon for a subscription to the cause of the distressful country’s freedom. Especially by Bombito. He was right. A moment later Maraquita had begun to make a speech. She spoke in Paranoyan, and Roland could not follow her, but he gathered that it somehow had reference to himself. As, at the end of it, the entire company rose to their feet and extended their glasses towards him with a mighty shout, he assumed that Maraquita had been proposing his health. “They say ‘To the Liberator of Paranoya,’” kindly translated the Peerless One. “You must excuse,” said Maraquita tolerantly, as a bevy of patriots surrounded Roland and kissed him on the cheek. “They are so grateful to the savior of our country. I myself would kiss you, were it not that I have sworn that no man’s lips shall touch mine till the royal standard floats once more above the palace of Paranoya. But that will be soon, very soon,” she went on. “With you on our side we can not fail.” What did the woman mean? Roland asked himself wildly. Did she labor under the distressing delusion that he proposed to shed his blood on behalf of a deposed monarch to whom he had never been introduced? Maraquita’s next remarks made the matter clear. “I have told them,” she said, “that you love me, that you are willing to risk everything for my sake. I have promised them that you, the rich Senor Bleke, will supply the funds for the revolution. Once more, comrades. ‘To the Savior of Paranoya!’” Roland tried his hardest to catch the infection of this patriotic enthusiasm, but somehow he could not do it. Base, sordid, mercenary speculations would intrude themselves. About how much was a good, well-furnished revolution likely to cost? As delicately as he could, he put the question to Maraquita. She said, “Poof! The cost? La, la!” Which was all very well, but hardly satisfactory as a business chat. However, that was all Roland could get out of her.
The next few days passed for Roland in a sort of dream. It was the kind of dream which it is not easy to distinguish from a nightmare. It amazed him that he had ever wanted to know Maraquita. It is not easy to achieve happiness in this world, but Roland felt that a very fair basis for it could be had simply by not knowing Maraquita. How people who did not know Maraquita could go about the world grumbling was more than he could understand. They did not know their luck. Maraquita’s reticence at the supper-party on the subject of details connected with the financial side of revolutions entirely disappeared. She now talked nothing but figures, and from the confused mass which she presented to him Roland was able to gather that, in financing the restoration of Royalty in Paranoya, he would indeed be risking everything for her sake. In the matter of revolutions Maraquita was no niggard. She knew how the thing should be done—well, or not at all. There would be so much for rifles, machine-guns, and what not; and there would be so much for the expense of smuggling them into the country. Then there would be so much to be laid out in corrupting the Republican army. Roland brightened a little when they came to this item. As the standing army of Paranoya amounted to twenty thousand men, and as it seemed possible to corrupt it thoroughly at a cost of about thirty shillings a head, the obvious course, to Roland’s way of thinking, was to concentrate on this side of the question, and thus avoid unnecessary bloodshed. It appeared, however, that Maraquita did not want to avoid bloodshed, that she rather liked bloodshed, that the leaders of the revolution would be disappointed if there were no bloodshed. Especially Bombito. Unless, she pointed out, there was a certain amount of carnage, looting, and so on, the revolution would not achieve a popular success. True, the beloved Alejandro might be restored, but he would sit upon a throne that was insecure unless the coronation festivities took a bloodthirsty turn. By all means, said Maraquita, corrupt the army, but not at the risk of making the affair tame and unpopular. Paranoya was an emotional country, and liked its revolutions with a bit of zip to them.
I noticed that Pillingshot was smoking cigarettes, and asked him why. “I’ve lost my pipe,” said Pillingshot. He spoke without emotion. “You appear to bear it with fortitude,” I said coldly. I hate to see a man deficient in the natural affections, and Pillingshot could not have taken it more coolly if he had lost his mother-in-law. He saw that I did not like it, and hastened to explain. “No, no, Smith,” he said hurriedly. “It’s not that. I love my pipe passionately. In the whole course of our friendship, from the first moment that we met, we have not once fallen out. You wonder, then, why I do not mourn for its loss? I will tell you. It is because I know that that pipe will return.” His face as he uttered these words was illumined by so soft and happy a smile that it became for the moment almost beautiful. Which, as you will admit if you ever see the normal Pillingshot, was a most remarkable phenomenon. “Ten years ago,” he began in a dreamy, reminiscent voice, “I bought that pipe. But for Robertson—you know Robertson, the champion bore of clubland?—I might never have seen it, and when Robertson has to account for his conduct on the last day, I trust that that will be remembered in his favour. Not that he meant me to see it. He was an unconscious instrument. He was walking in front of me, and to avoid overtaking him I stopped and looked in at a tobacconist’s window. And there I saw it!” He paused. “It was one of those pipes,” he said, “which defy description. It was not curved exactly, nor was it precisely straight. Well, it was just a pipe. You know what I mean. I went into the shop. How well I can recall every detail of that interview. How I longed to snatch my treasure from its plush case and fly with it. But I restrained myself. I bargained with the individual behind the counter. He wore a red tie with five blue horseshoes on it, and he had forgotten to shave that morning. “After some discussion I bought the pipe, and for one blissful fortnight, knew what perfect happiness meant. Then I went abroad, and when I landed I found to my horror that the pipe was no longer in my pocket. I advertised. I hired criers. I had the military turned out. I asked everybody I met if they had seen a pipe. Not curved or straight, I explained. Simply a pipe. At last a humble fisherman called at my hotel. With him he brought it. I heaped rewards upon him, and promised to remember him in my will. He thanked me, and said that he had found the pipe inside a shark. He said it seemed to him worth mentioning.
“About a week afterwards I went with a few friends to look at the crater of Mount Vesuvius. As I bent over the edge to get a more satisfactory look, my pipe slipped from my mouth, and fell into the abyss. Then I definitely gave up hope. I ordered a complete suit of mourning, and bought a box of a hundred cigarettes. I couldn’t bear to let any other pipe pass my lips. I felt that it would be sacrilege. One morning the landlord of the hotel came in to announce that there had been an eruption of Mount Vesuvius during the night. “He hinted that he had arranged it all for our delectation, and hoped we would remember it in his favour. It had destroyed three villages, he said, and would we care to see it? We went, and as I walked my foot knocked against something. There was my pipe resting against a piece of lava. Slightly charred, but otherwise in excellent shape. “It would take too long to recount all its other adventures. About this time I was captured by brigands. They took everything I possessed, my money, my watch, my clothes, my boots, and my walking-stick—everything except the pipe. I returned to England and was almost immediately run over by a motor-car. It broke my left leg and three ribs, but not my pipe. I emerged from the hospital, and accepted an invitation to shoot at a friend’s house. On the second morning a person, who, whatever his other merits, was not a good shot, picked me off at ten yards. The doctor subsequently observed that if the shot had struck me a quarter of an inch to the left it would probably have injured my pipe. Some time after——” At this moment Harrison came in. “Hullo, Pillingshot,” he said, “why are you smoking cigarettes?” Pillingshot said that he had lost his pipe. “Curious,” said Harrison, “I’ve found a pipe. It was under the seat of a first-class smoking-carriage near York. My foot knocked against it.” “What sort of a pipe?” “Well, it was not exactly curved. Nor was it precisely straight. It was just a pipe. Here it is.” Pillingshot uttered a shriek of rapture and called wildly for tobacco.
Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
vera, спасибо. Тогда пусть будет текст Николая. Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
As he paced the terrace after breakfast, waiting for the automobile, Keggs, the Keiths’ butler, approached. At the beginning of his visit Keggs had inspired John with an awe amounting at times to positive discomfort. He had suffered terribly under the butler’s dignified gaze, until one morning the latter, with the air of a high-priest conferring with an underling on some point of ritual, had asked him whether in his opinion he would be doing rightly in putting his shirt on Mumblin’ Mose in a forthcoming handicap, as he had been advised to do by a metropolitan friend who claimed to be in the confidence of the trainer. John, recovering from the shock, answered in the affirmative; and a long and stately exchange of ideas on the subject of Current Form ensued. At dinner, a few days later, the butler, leaning over John to help him to sherry, murmured softly: “Romped ’ome, sir, thanking you, sir,” and from that moment had intimated by his manner that John might consider himself promoted to the rank of an equal and a friend. “Hexcuse me, sir,” said the butler, “but Frederick, who ’as charge of your packing, desired me to ask you what arrangements you wished made with regard to the dog, sir.” The animal in question was a beautiful bulldog, Reuben by name. John had brought him to the country at the special request of Aline, who had met him in New York and fallen an instant victim to his rugged charms. “The dog?” he said. “Oh, yes. Tell Frederick to put his leash on. Where is he?” “Frederick, sir?” “No; Reuben.” “Gruffling at ’is lordship, sir,” said Keggs tranquilly, as if he were naming some customary and recognized occupation for bulldogs. “Gruffling at—? What!” “ ’Is lordship, sir, ’ave climbed a tree, and Reuben is at the foot, gruffling at ’im very fierce.” John stared. “ ’Is lordship, sir,” continued Keggs, “ ’as halways been uncommon afraid of dogs, from boy’ood hup. I ’ad the honor to be hemployed as butler some years ago by ’is father, Lord Stockleigh, and was enabled at that time to hobserve Lord ’Erbert’s hextreme aversion for hanimals of that description. ’Is huneasiness in the presence of even ’er ladyship’s toy Pomeranian was ’ighly marked and much commented on in the servants’ ’all.” “So you had met Lord Herbert before?” “I was butler at the castle a matter of six years, sir.” “Well,” said John, with some reluctance, “I guess we must get him out of that tree. Fancy being afraid of old Reuben! Why, he wouldn’t hurt a fly.” “ ’E ’ave took a huncommon dislike to ’is lordship, sir,” said Keggs. “Where’s the tree?” “Hat the lower end of the terrace, sir. Beyond the nood statoo, sir.” Do take that bally dog away!John ran in the direction indicated, his steps guided by an intermittent sound as of one gargling. Presently he came in view of the tree. At the foot, with his legs well spread and his massive head raised, stood Reuben. From a branch some little distance from the ground peered down the agitated face of Lord Bertie Fendall. His lordship’s aristocratic pallor was intensified. He looked almost green. “I say,” he called, as John appeared, “do for Heaven’s sake take that bally dog away. I’ve been up here the dickens of a time. It isn’t safe with that animal about. He’s a bally menace.” Reuben, glancing over his shoulder, recognized his master, and, having no tail to speak of, wagged his body in a welcoming way. He looked up at Lord Bertie, and back again at John. As clearly as if he had spoken the words his eye said: “Come along, John. You and I are friends. Be a sport and pull him down out of that.” “Take the brute away!” cried his lordship. “He’s quite good-natured, really. He won’t hurt you.” “He won’t get the bally chance,” replied Lord Bertie with acerbity. “Take him away.” John stooped and grasped the dog’s collar. “Come on, Reuben, you old fool,” he said. “We shall be missing that train.” The automobile was already at the door when he got back. Mr. Keith was there, and Aline. “Too bad, Barton,” said Mr. Keith, “your having to break your visit like this. You’ll come back, though? How soon, do you think?” “Inside of two weeks, I hope,” said John. “Hammond has had these influenza attacks before. They never last long. Have you seen Reuben’s leash anywhere?” Aline Ellison uttered a cry of anguish. “Oh, you aren’t taking Reuben, Mr. Barton! You can’t! You mustn’t!” John cleared his throat. What he wanted to say was, “Miss Ellison, your lightest wish is law. I love you—and not with the weak two-by-four imitation of affection such as may be offered to you by certain knock-kneed members of the British peerage. Take Reuben. And when you look upon him, think, if but for a moment, of one who, though far away, is thinking always of you.” What he said was: “Er, I——” And that, mind you, was going some for John. “Oh, thank you!” cried Aline. “Thank you so much, Mr. Barton. It’s perfectly sweet of you, and I’ll take such care of him. I won’t let him out of my sight for a minute.” “ . . .,” said John brightly. Mathematicians do not need to be informed that “ . . . ” is the algebraical sign representing a blend of wheeze, croak, and hiccough. And the automobile rolled off.
It was about an hour later that Lord Bertie Fendall, finding Aline seated under the shade of the trees, came to a halt beside her. “Barton went off in the car just now, didn’t he?” he inquired casually. “Yes,” said Aline. Lord Bertie drew a deep breath of relief and began to buzz. “Do you know, Miss Ellison——” A short cough immediately behind him made him look round. His voice trailed off. His eyeglass fell with a jerk and bounded on the end of its cord. He sprang to his feet. “Come here, Reuben,” said Aline. “What have you been doing to your nose? It’s all muddy. Aren’t you fond of dogs, Lord Herbert? I love them.” “Eh? I beg your pardon?” said his lordship, revolving warily on his own axis, as the animal lumbered past him. “Oh, yes. Yes. That is to say—oh, yes. Very.” Aline was removing the mud from Reuben’s nose with the corner of her pocket-handkerchief. “Don’t you think you can generally tell a man’s character by whether dogs take to him or not? They have such wonderful instinct.” “Wonderful,” agreed his lordship, meeting Reuben’s rolling eye and looking hastily away. “Mr. Barton was going to take Reuben with him, but that would have been silly for such a short while, wouldn’t it?” “Yes. Oh, yes,” said Lord Bertie. “I suppose,” he went on, “he will spend most of his time in the stables and so on, don’t you know? Not in the house, I mean, don’t you know, what?” “The idea!” cried Aline indignantly. “Reuben’s not a stable dog. I’m never going to let him out of my sight.” “No?” said Lord Bertie, a little feverishly. “No? Oh, no. Quite so.” “There,” said Aline, giving Reuben a push, “now you’re tidy. What were you saying, Lord Herbert?” Reuben moved a step forward and wheezed slightly. “Saying?” said his Lordship, backing. “Oh, yes. Yes, I was saying—good dog! Good old fellow! I was saying—would you excuse me, Miss Ellison,—good dog, then!—I have just recollected an important—there’s a good boy!—an important letter I meant to have written.” The announcement of his proposed departure may have been somewhat abrupt, but at any rate no fault could be found with his manner of leaving. It was ceremonious in the extreme. He moved out of her presence backwards, as if she had been royalty. Aline saw him depart with a slightly aggrieved feeling. She had been in the mood for company. For some reason which she could not define she was conscious of quite a sensation of loneliness. It was absurd to think that John’s departure could have caused this. And yet somehow it did leave a blank. Perhaps it was because he was so big and silent. You grew used to his being there just as you grew used to the scenery, and you missed him when he was gone. That was all. If the Metropolitan tower were removed, one would feel lonely in Madison Square.
Lord Bertie, meanwhile, having reached the smoking room, where he proposed to brood over the situation with the assistance of a series of cigarettes, found Keggs there, arranging the New York morning papers on a side table. He flung himself into an armchair, and, with a scowl at the butler’s back, struck a match. “I ’ope your lordship is suffering no hill effects from the adventure?” said Keggs, finishing the disposal of the papers. “What?” said Lord Bertie coldly. He disliked Keggs. “I was halluding to your lordship’s encounter with the dog Reuben this morning.” Lord Bertie started. “What do you mean?” “I observed that your lordship ’ad climbed a tree to elude the hanimal.” “You saw it?” Keggs bowed. “Then why the devil, you silly old idiot,” demanded his lordship explosively, “didn’t you come and take the brute away?” It had been the practice in the old days both of Lord Bertie and of his father to address the butler in moments of agitation with a certain aristocratic vigor. “I ’ardly liked to hinterfere, your lordship, beyond hinforming Mr. Barton. The hanimal being ’is.” Lord Bertie flung his cigarette out of the window and kicked a footstool. Keggs regarded these evidences of an overwrought soul sympathetically. “I can happreciate your lordship’s emotion,” he said, “knowing ’ow haverse to dogs your lordship ’as always been. It seems only yesterday,” he continued reminiscently, “ that your lordship, then a boy at Heton, ’ome for the ’olidays, ’anded me a package of Rough on Rats, and hinstructed me to poison ’er ladyship your mother’s toy Pomeranian with it.” Lord Bertie started for the second time since he had entered the room. He screwed his eyeglass firmly into his eye and looked keenly at the butler. Keggs’ face was expressionless. Lord Bertie coughed. He looked round at the door. It was closed. “You didn’t do it,” he said. “The honorarium which your lordship hoffered,” said the butler deprecatingly, “was only six postage stamps and a ’arf share in a white rat. I did not consider it hadequate in view of the undoubted riskiness of the proposed hact.” “You’d have done it if I had offered more?” “That, your lordship, it is himpossible to say after this lapse of time.” The Earl of Stockleigh had at one time the idea of attaching his son and heir to the diplomatic service. Lord Bertie’s next speech may supply some clue to his father’s reasons for abandoning that scheme.
Дорогие участники! Срок сдачи работ 31 июля. Переводы присылайте на адрес irina.gindlina@gmail.com
Перевод, пожалуйста, пишите не в Ворде, а прямо в самом послании, т.е. файл не прикрепляйте.
P.S. С вашего позволения, лишнее пока убрала в спойлеры, чтобы в глазах не рябило. Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
При династии Алехандро государство Паранойя спокойно существовало веками. Во время правления Алехандро Тринадцатого, в 1905 году, недовольство масс росло и завершилось чудовищным преступлением, которое, как Рональд наконец -то выяснил для себя, оказалось, не более и не менее, чем свержением монархии и установлением республики.
С 1905 года единственное, ради чего они жили, (кроме каучука), было восстановление монархии с любимым Алехандро Тринадцатым на троне.Они неутомимо стремились к цели, и плоды трудов не заставили себя ждать.
Паранойя, как Маракита уверяла Роланда, была ослаблена интригами. Армия была недовольна,люди хотели возвращения монархии. Когда еще найдется более подходящий момент для нанесения решающего удара? Дело было только в деньгах.
При упоминании денег Роланд, которому уже наскучила лекция по истории Паранойи, оживился и внимательно прислушался. Он инстинктивно чувствовал,что сейчас его призовут пожертвовать на освобождение многострадальной страны.Особенно Бомбито.
Он не ошибся. Через минуту Маракита произнесла речь. Она говорила по-паранойски, и Роланд не мог ее понять, но догадался, что речь шла о нем. Так как в конце речи вся компания встала и подняла бокалы, повернувшись к нему и что‐то крича, он предположил, что Маракита предложила выпить за его здоровье.
– Они говорят : «За освободителя Паранойи!»– любезно перевела Несравненная. – Извините их, – сказала она снисходительно, когда толпа патриотов окружила Роланда и каждый поцеловал его в щеку, – они так благодарны спасителю нашей страны. Я бы и сама расцеловала вас, если бы не поклялась, что мужские губы не коснутся моих, пока не увижу, как королевский флаг снова развевается над дворцом. Это будет скоро, очень скоро, – продолжила она, – с вашей помощью мы обязательно победим.
«Что эта женщина имела в виду?– гадал Роланд ,– неужели она в горестном бреду добивалась , чтобы он проливал кровь за какого-то свергнутого монарха, которому он даже не был представлен? »
Последующие слова Маракиты прояснили дело.
– Я им сказала, что вы меня любите и ради меня пожертвуете всем. Я обещала им, что вы, богатый сеньор Блик, пополните фонды революции. Друзья, за спасителя Паранойи!
Роланд изо всех сил старался заразиться патриотическим энтузиазмом,но у него это как‐то плохо получалось. В голову лезли низменные, скаредные, торгашеские мысли. Сколько могла стоить хорошо подготовленная революция? Он постарался как можно тактичнее спросить об этом Маракиту.
– Фи, сколько стоит? Ла-ла-ла, – ответила она.
Все это было хорошо, но совсем не походило на деловой разговор. Однако больше он ничего не смог добиться.
Следующие дни Роланд жил как во сне. Сон больше походил на кошмар. Неужели он когда‐то жаждал познакомиться с Маракитой? В этом мире счастье достается нелегко , и Роланд чувствовал,что, если хочешь его обрести, лучше держаться от Несравненной подальше. Как люди, которые не были знакомы с Маракитой, могли жаловаться на жизнь? Да они просто не знали, как им повезло!
За ужином, посвященном деталям финансирования революции, сдержанность Маракиты исчезла. Она сыпала цифрами, и из той мешанины, которую Несравненная обрушила на него, Роланд смог разобрать, что финансируя реставрацию монархии в Паранойе , он и впрямь рискует всем. Когда речь шла о революциях, Маракита не скупилась. Дело надо делать либо хорошо, либо вообще не делать. Много денег понадобится на винтовки, пулеметы и на всякое разное. А еще надо будет контрабандой доставить оружие в страну. И выделить средства на подкуп республиканской армии. Когда они дошли до этого пункта, Роланд немного оживился. Поскольку регулярная армия насчитывала двадцать тысяч человек и их можно было подкупить, выделив по тридцать шиллингов на брата, Роланд хотел рассмотреть этот момент подробнее, дабы избежать кровопролития. Однако оказалось, что Маракита вовсе не против кровопролития, а уж лидеры революции вообще были бы разочарованы, если бы удалось обойтись без него. Особенно Бомбито. Если же обойдется без резни и мародерства, революция не будет иметь успеха. Хоть дорогого Алехандро и восстановят в правах, трон будет шатким, если коронационные празднества не обагрятся кровью. Да, армию надо подкупить обязательно, но не так, чтобы дело стало неинтересным и скучным. В Паранойе всегда кипели страсти, и народ предпочитал революции с громом и молнией.
Параноя, судя по всему, влачила довольно мирное существование много веков под правлением династии Алехандро. Затем, во время царствования Алехандро Тринадцатого, начало зарождаться общественное недовольство, достигшее кульминации в 1905, именуемом Годом Позора – что означало, наконец, установил Роланд, не более и не менее как свержение монархии и установление республики.
С того времени единственным смыслом существования населения страны (кроме, конечно, каучука) была мечта о восстановлении монархии и возвращении трона их обожаемому Алехандро Тринадцатому. Они неутомимо работали для наступления этого дня, и их стараниями, похоже, ситуация начала сдвигаться с мёртвой точки. Как пояснила Роланду Маракита, Параноя вся пронизана интригами. В армии бурлит недовольство, люди горят желанием вернуться к былому образу жизни. Наступил самый благоприятный момент для нанесения решающего удара. Всё упиралось лишь в финансирование.
При слове «финансирование» Роланд, почти клевавший носом во время лекции по истории Паранои, стал слушать внимательнее. Инстинкт подсказывал ему, что сейчас последует обращение с просьбой материально поддержать жажду свободы несчастной страны. От Бомбито уж точно!
И предчувствия его не обманули. Маракита тут же разразилась речью. Она говорила на паранойском, так что Роланд ничего не понял, но было несложно догадаться, что речь имеет к нему самое непосредственное отношение.
А когда в конце речи все присутствующие поднялись на ноги и с громогласным воплем протянули к нему свои бокалы, он понял, что Маракита предложила выпить за его здоровье.
- Они говорят «за освободителя Паранои», – любезно перевела Несравненная. – Вы уж поймите их порыв, – умиротворяюще произнесла Маракита, когда на Роланда птичьей стаей налетели патриоты и принялись целовать его в щёку. – Они благодарны спасителю нашей страны. Я бы и сама поцеловала Вас, если бы не поклялась, что не позволю ни одному мужчине прикоснуться к моим губам, пока над дворцом Паранои вновь не взовьётся королевский флаг. Но это скоро случится, совсем скоро, – добавила она. – С Вашей поддержкой победа нам практически обеспечена.
«О чём она?» – Подумал сбитый с толку Роналд. Бедняжка настолько зарапортовалась, что считает, будто он готов пролить кровь за смещённого монарха, которому даже не был представлен???
Следующая реплика Маракиты всё объяснила.
- Я сказала им, что Вы любите меня, и готовы ради меня на всё. Я пообещала им, что Вы, богатый сеньор Блейк, дадите деньги на революцию. И ещё раз, товарищи – за спасителя Паранои!
Роналд постарался влиться в поток патриотического порыва, но почему-то ему это не удалось. Во сколько может обойтись приличная, должным образом экипированная революция? Он попытался как можно деликатнее выяснить это у Маракиты. Та ответила:
- Тю! Расходы, ля-ля!
Колоритный ответ, но ему не хватало деловой жилки. А большего Роланд от неё добиться не смог.
Последующие несколько дней Роланд провёл как во сне. Наверное, точнее будет сказать, в кошмарном сне.
Больше всего его удивляло то, что он когда-то хотел войти в круг друзей Маракиты. В этом мире не легко достичь счастья, но, по мнению Роланда, серьёзный шаг на пути к счастью – не быть знакомым с Маракитой. Он отказывался понимать, как это люди, не знакомые с Маракитой, могут ещё на что-то жаловаться. Да они просто не понимают, как им повезло!
Неопределённость Маракиты на званом ужине касательно финансовых деталей поддержки революции полностью развеялась. Теперь она говорила только о суммах, и, судя по сумбурной информации, которую она вылила на его голову, Роланд понял, что, финансируя реставрацию монархии на Параное, он действительно готов ради неё на всё.
В вопросе проведения революций Маракита не склонна была скупиться. Она знала, как обставлять такие дела – или отлично, или никак. Столько-то требовалось на закупку винтовок, пулемётов и другого оружия, плюс дополнительные расходы на его контрабандный ввоз в страну. И столько-то требовалось на подкуп Республиканской армии. Тут Роланд слегка оживился. В настоящий момент армия Паранои включала двадцать тысяч военных, и, похоже, их можно было безоговорочно подкупить за сумму в тридцать шиллингов за нос – в таком случае, высказал мнение Роланд, не будет ли разумнее подойти к делу с этой стороны и избежать ненужного кровопролития?
Но тут оказалось, что Маракита не намеревалась избегать кровопролития – более того, решительно склонялась к оному. Руководители революции будут разочарованы, если дело обойдётся без кровопролития! Бомбито в особенности. Революция, пояснила она, не станет популярной, если она не сопровождается резнёй, грабежами и прочим в таком духе. Да, дражайший Алехандро снова усядется на трон, но, если празднование коронации не замешано на крови, он не будет чувствовать себя уверенно. Армию, сказала Маракита, безусловно надо подкупить, но не затем, чтобы всё произошло пресно. Это не найдёт отклик в сердцах людей. Жители Паранои – люди эмоциональные, и любят, чтобы революции происходили живенько!
Во время правления династии Алехандро, Паранойя казалась местом векового благоденствия. Все изменилось, когда к власти пришел Алехандро Тринадцатый. Стало распространяться недовольство, и в итоге - Лишение гражданских прав в 1905 году, событие которое Роланд посчитал не менее значимым, чем отмена монархии и установление республики.
С 1905 года единственное чем народ жил кроме зрелища цирковой акробатики так это наблюдал восстановление монархии и возвращение на трон своего любимого Алехандро Тринадцатого. Неустанные усилия людей, наконец, принесли свои плоды. Мараквита уверяла Роланда, что Паранойя ослаблена интригами – тут и недовольство в армии и сильное желание народа возвратиться к старым порядкам.
Более подходящего момента для нанесения решающего удара вряд ли еще бы представилось. Проблема была в денежных средствах.
При упоминании слова «деньги» Роланд, которому наскучила лекция об истории Паранойи, сел и прислушался. Его одолевало подспудное чувство, что ему придется внести свой вклад в борьбе многострадального народа за свою свободу.
Он оказался прав. Мараквита тотчас же начала произносить речь. Она говорила с паранойским акцентом, и Роланд не все понимал, но сообразил, что дело в некоторой степени касалось его.
Как раз, когда в конце вся компания поднялась и с величественным возгласом направила свои монокли на него, он предположил, что Мараквита провозглашала тост в честь его здоровья.
- Они кричат «Освободителю Паранойи» - любезно перевела Несравненная.
-Тебе придется попросить разрешения удалиться - терпеливо сказала Мараквита, когда группа патриотов окружила Роланда и начала целовать его в щеку.
- Они очень благодарны освободителю нашей страны. Я и сама бы тебя поцеловала, но поклялась, что ни один мужчина не прикоснется ко мне губами до тех пор, пока королевские правила не распространятся по всему дворцу Паранойи. И это произойдет скоро. Очень скоро. – и продолжила – С тобой мы не проиграем.
- Что эта женщина имела в виду? – раздраженно подумал Роланд – Неужели она под влиянием того досадного заблуждения, что он собирается проливать кровь во имя свергнутого монарха, которому он даже не был представлен?
Следующая фраза Мараквиты все прояснила.
- Я им сказала, что ты любишь меня, что ты готов рисковать всем ради меня. Я им обещала, что ты, богатый Сеньор, обеспечишь революцию деньгами. Еще раз друзья «Освободителю Паранойи!»
Роланд изо всех сил старался проникнуться этим патриотическим энтузиазмом, но у него не получалось. В голове упорно засели предположения, что все это мерзко, подло, корыстно. Сколько может стоить хорошо организованная революция? Он задал этот вопрос Мараквите как можно деликатней.
– Уф! Спрашиваешь, сколько стоит? О-го-го!
Все было хорошо, но это никак не назовешь деловой беседой. Роланду больше ничего не удалось вытянуть из нее.
Следующие несколько дней прошли для Роланда как во сне больше похожем на кошмар.
Хотел ли он еще общения с Мараквитой? В этом мире нелегко добиться счастья, но Роланд чувствовал, что сделать это легче, не зная Мараквиты. Как люди незнакомые с Мараквитой могли шататься по миру, было выше его понимания. Они не знали своего счастья. Скрытность Мараквиты на званом ужине, где обсуждались детали, связанные с финансовой стороной революции, совершенно исчезла. Теперь она говорила только цифрами и от смущенной людской массы, которую она представила ему, Роланд смог понять, что финансируя восстановление Королевской власти в Паранойе, он фактически рискует всем ради нее. По части революций Мараквита не скупилась. Она знала, что делать нужно все или ничего. Требовалось много средств на винтовки, пистолеты. И еще выделить на подкуп Республиканской армии. Роланд оживился, когда разговор коснулся этой темы.
Но все-таки чувствовалось, что Мараквита не хочет избегать кровопролития, она просто жаждала его и что для лидеров революции отсутствие кровопролития – разочарование. Особенно для Бомбито. При отсутствии, указала она, определенного количества кровавой бойни, мародерства, революция не пользовалась бы таким успехом у народа. Да, власть Алехандро нужно восстановить, но трон его не будет надежен, пока коронация не приобретет кровавый тон. Любой ценой, сказала Мараквита, подкупить армию, но без риска сделать все скучно и непопулярно. Паранойя – эмоциональная страна и любила революции со свистом пуль.
Как оказалось, в Паранойе веками текла довольно мирная жизнь под управлением династии Алехандро. И вот, при Алехандро Тринадцатом, начало проявляться недовольство, обернувшееся катастрофой 1905 года, которая, как стало понятно Роланду, оказалась ни чем иным, как свержением монархии и установлением республики.
Единственное, чем они жили с 1905 года, не считая новомодный танец каучук, было восстановление монархии и возвращение их любимца Алехандро Тринадцатого на трон. В конце концов, неустанные усилия в этом направлении начали приносить свои плоды. Маракита уверяла Роланда, что Паранойя вся насквозь была источена интригами. В армии крепло недовольство, народ желал возвращения прежнего порядка вещей.
Сложно представить более подходящий момент для нанесения решительного удара. Единственной загвоздкой оставалась нехватка средств.
Упоминание слова «средства» заставило Роланда, которому уже порядком надоела эта нудная лекция по истории Паранойи, приосаниться и навострить уши. Он интуитивно почувствовал, что его попытаются втянуть в дело защиты свободы многострадальной страны. Особенно постарается Бомбито.
Так и случилось. Уже в следующий момент Маракита начала свою речь.
Она говорила на паранойском, поэтому дословно Роланд ее не понимал, но в целом заключил, что каким-то образом его это касалось.
Когда в завершение речи все поднялись и с громким криком протянули к нему бокалы, он решил, что Маракита предложила выпить за его здоровье.
- Они говорят: «За освободителя Паранойи», - любезно перевела Несравненная особа. - Ты уж их прости, - снисходительно сказала Маракита, в то время, как толпа патриотов ринулась его целовать. – Они так благодарны спасителю нашей страны. Я бы и сама тебя поцеловала, если бы не поклялась, что ни один мужчина не коснется своими губами моих, пока королевский штандарт снова не взовьется над дворцом Паранойи. Но это случится уже скоро, очень скоро, - продолжала она. – Теперь, когда ты на нашей стороне, мы просто не можем проиграть.
«Что имела в виду эта женщина?» – лихорадочно спрашивал себя Роланд. Неужели у нее возникло ужасное заблуждение, что он решил пролить свою кровь за свергнутого монарха, которого в глаза не видел?
Однако последующие слова Маракиты прояснили ситуацию.
- Я им сказала, - пояснила она, - что ты любишь меня и ради меня готов пойти на любой риск. Я пообещала им, что ты, состоятельный Сеньор Блик, предоставишь средства для революции. Товарищи, давайте еще раз выпьем за спасителя Паранойи!
Роланд изо всех сил старался проникнуться патриотическим энтузиазмом, но ему это почему-то не удавалось. Одолевали низкие, мерзкие, корыстные мысли. Сколько приблизительно могла бы стоить добротная, хорошо организованная революция? Он деликатнейше пытался задать этот вопрос Мараките.
- Пф! Ты о стоимости? Ла, ла! - ответила она.
Все это было конечно превосходно, но уж никак не походило на деловой разговор. Тем не менее, больше Роланду ничего не удалось из нее вытянуть.
Следующие несколько дней прошли словно во сне. Причем сон этот скорее можно было назвать кошмаром.
Удивительным казалось, что у него вообще когда-то возникло желание поближе узнать Маракиту. Счастья нелегко достичь, но думалось, хорошей предпосылкой было бы просто никогда не встретить Маракиту. В голове не укладывалось, как вообще люди, не знакомые с Маракитой, могут жаловаться на жизнь. Да они просто не понимают своего счастья.
Во время званого ужина скрытность Маракиты относительно финансового обеспечения революции улетучилась. Теперь звучали исключительно цифры, и из ее путаных объяснений Роланд смог понять, что обеспечить восстановление королевской власти действительно значило бы рисковать ради нее всем.
На революцию Маракита не скупилась. Она твердо знала, дело нужно делать хорошо или не делать его совсем. Ружья, пулеметы, чего только не планировали закупить! И денег все это добро стоило немерено, не говоря уж о расходах на контрабанду. Затем требовалось подкупить республиканскую армию. Когда стали обсуждать этот вопрос, Роланд немного воодушевился. Общее число служащих в постоянной армии Паранойи составляло двадцать тысяч человек. Это значило, можно было подкупить их всех из расчета примерно тридцать шиллингов за голову. По мнению Роланда, именно на это нужно было бросить все усилия и таким образом избежать лишнего кровопролития. Однако, как выяснилось, Маракита вовсе не намеревалась избегать кровопролития. Напротив, ей даже нравилась идея о кровопролитии. Отсутствие кровопролития просто-напросто разочаровало бы лидеров революции. Особенно Бомбито. Она заметила, что без определенной доли резни и мародерства революция никогда не будет иметь нужного эффекта. Конечно, их горячо любимый Алехандро мог бы вернуться на трон и менее кровавым путем, но его положение при этом было бы куда менее прочным, чем если бы корона возвратилась к нему в результате кровопролитной борьбы. Маракита заявила, что подкупать армию необходимо всеми возможными способами, но от этого дело не должно приобретать мирный оборот и потерять свою популярность. Паранойя – страна эмоциональная и любит, чтобы ее революции проходили с некоторым шумом.
Как выяснилось, Паранойя, которой управляла длинная вереница королей по имени Алехандро, столетиями не знала особых потрясений. И лишь при Алехандро XIII страну впервые охватило недовольство, вылившееся в Большое Безобразие Девятьсот Пятого Года (иными словами - как понял, наконец, Роуленд - в свержение монархии и провозглашение республики). После 1905 г паранойцы могли думать (отрываясь ненадолго от данса-де-каучо) лишь о том, как бы им восстановить монархию и вернуть на престол своего любимого Алехандро XIII. Трудились они для этого, не покладая рук и, наконец, кое-чего добились. В Паранойе – уверяла Маракита – заговорщик сидит на заговощике. Армия на грани мятежа, народ жаждет возвращения старых порядков. Более удобной минуты для решающего удара можно и не дождаться. Оставалось только выяснить – кто возьмется его финансировать? Услышав слово «финансировать», Роуленд, которому уже порядком наскучила лекция по истории Паранойи, встрепенулся. Он инстинктивно чувствовал - рано или поздно его призовут сделать взнос на дело освобождения несчастной страны. Скорее всего, это сделает Бомбито. И действительно – в следующую минуту Маракита разразилась речью. Не зная паранойского, Роуленд не понял ни слова, но догадался, что сказанное каким-то образом касается и его самого. Под конец все вскочили, подняли бокалы и, глядя в его сторону, что-то хором прокричали. - Они говорят «Слава Избавителю Паранойи!», - любезно перевела Несравненная. – Вы уж простите, - добавила она снисходительно, когда патриоты окружили Роуленда (каждый норовил чмокнуть его в щеку). – Они так благодарны спасителю нашей отчизны. Я б и сама расцеловала вас, если б не дала раньше обет – ничьи губы не коснуться моих, пока королевский штандарт не взовьется над паранойским дворцом. Но теперь уже ждать недолго, - продолжала она. – Вы с нами, и победа обеспечена. «О чем это она?» - ломал голову Роуленд. Неужели Маракита питает чудовищные иллюзии, будто он намерен проливать кровь за монарха, которому и представлен-то не был? Ломать голову пришлось недолго. - Я сказала им, - тут же пояснила танцовщица, - что вы любите меня и готовы всем пожертвовать ради меня. Я обещала им, что вы – богатый сеньор Блеки – возьмете на себя все расходы. Еще раз, товарищи: «Слава Избавителю Паранойи!». Роуленд изо всех сил пытался заразиться общим энтузиазмом, но у него это не очень получалось. Вместо патриотических в голову приходили низменные, презренные, торгашеские мысли – а сколько, к примеру, может стоить добротная, хорошо оснащенная революция? Как можно деликатнее он попытался выяснить это у Маракиты. В ответ прозвучало: - Фью-ю-ю! Издержки? Кэ абсурдо! Сказано это было очаровательно, хоть мало походило на деловой разговор. Большего, однако, Роуленд из нее вытянуть не смог. Ближайшие дни прошли для него как во сне. В кошмарном сне, если уж говорить начистоту. Зачем вообще было знакомиться с Маракитой? В этой жизни непросто добиться счастья. Но главное, чувствовал Роуленд, - это избегать любых контактов с Маракитой. Как могут сетовать на судьбу люди, и в глаза не видевшие Маракиту, было выше его понимания. Глупцы! Если во время банкета она не желала вдаваться в детали финансового плана, то теперь от прежней сдержанности не осталось и следа. Маракита так и сыпала суммами, и окончательно раздавленный этой лавиной Роуленд понимал только одно – финансируя реставрацию монархии в Паранойе, он, действительно, готов ради танцовщицы пожертвовать всем. Когда дело касалось революций, сквалыгой Маракиту никто бы не назвал. Ее кредо звучало: «Делай хорошо или не делай вовсе». Столько-то пойдет на винтовки, пулеметы и все прочее; а во столько обойдется переправить их тайком через границу. Еще потребуется выделить такую-то сумму на подкуп республиканской армии. Дойдя до этого пункта, Роуленд слегка приободрился. Поскольку численность паранойской регулярной армии составляла двадцать тысяч человек, казалось, их можно купить всех до одного по цене тридцать шиллингов за голову. Естественно (по мнению Роуленда) было сосредоточиться на этой стороне вопроса и таким образом избежать ненужного кровопролития. Как выяснилось, однако, Маракиту кровопролитие ничуть не страшило, она его даже обожала, а лидеры революции (и в первую очередь – Бомбито) вообще не мыслили ее без кровопролития. Если резня и грабежи не достигнут должного уровня – поясняла танцовщица – революция никогда не получит поддержки у населения. Конечно, всеми любимый Алехандро воссядет на трон. Но трон этот будет шатким и ненадежным, если только коронационные празднества не пройдут достаточно кровожадно. Подкупайте, сколько угодно, твердила Маракита, только не сделайте все предприятие вялым и неинтересным. Паранойцы – народ эмоциональный и любят энергичные революции.
Анализ июльского отрывка готов раньше на сей раз. А предыдущий тур, с вашего позволения, я судить не буду. К сожалению, катастрофически не хватает времени.
При переводе этого текста надо было сохранить некоторую приподнятость стиля. Не следовало злоупотреблять разговорно-сниженной лексикой. Думаю, не принципиально, обращается Маракита к Роланду на ты или на вы. Фраза Маракиты “Poof! The cost? La, la!" отдает Эллочкой-людоедкой, тут можно было на этом аккуратно сыграть. Понравился вариант " – Уф! Спрашиваешь, сколько стоит? О-го-го! ", он как-то больше связан с контекстом, чем остальные. Последнее предложение (Paranoya was an emotional country, and liked its revolutions with a bit of zip to them)тоже не у всех получилось экспрессивным. Удачный перевод у того же автора "со свистом пуль". А как вам вариант "с огоньком"?
Vera Хороший грамотный перевод. Без нагромождений. Четко и лаконично. "Она говорила по-паранойски, и Роланд не мог ее понять" - "не мог ее понять" отдает калькой, лучше "не понимал" "он предположил, что Маракита предложила выпить за его здоровье." "предположил, что предложила" - не очень хорошо рядом – Фи, сколько стоит? Ла-ла-ла, – ответила она. "В этом мире счастье достается нелегко , и Роланд чувствовал,что, если хочешь его обрести, лучше держаться от Несравненной подальше." - хорошо! "Она сыпала цифрами, и из той мешанины, которую Несравненная обрушила на него"... - "из той мешанины" - "той" можно было бы опустить. "В Паранойе всегда кипели страсти, и народ предпочитал революции с громом и молнией." - революции "с громом и молнией" - не совсем по-революционному звучит
AriesArise Неплохо, но есть речевые ошибки и неточности.
"Параноя, судя по всему, влачила довольно мирное существование" - влачат обычно жалкое существование, это довольно устойчивое выражение "... установил Роланд, не более и не менее как свержение монархии и установление республики." - довольно громоздкое предложение, "установил Роланд" не нравится, да еще и рядом "установление республики"
"Они неутомимо работали для наступления этого дня" - по-моему, не очень хорошо звучит "В армии бурлит недовольство, люди горят желанием вернуться к былому образу жизни. Наступил самый благоприятный момент для нанесения решающего удара. Всё упиралось лишь в финансирование. " - это неплохо
"Она говорила на паранойском, так что Роланд ничего не понял, но было несложно догадаться, что речь имеет к нему самое непосредственное отношение." - тоже удачно
"... когда на Роланда птичьей стаей налетели патриоты и принялись целовать его в щёку." - "птичьей стаей" - лишнее "Я бы и сама поцеловала Вас, если бы не поклялась, что не позволю ни одному мужчине прикоснуться к моим губам, пока над дворцом Паранои вновь не взовьётся королевский флаг." - удачно, только "Вас" должно быть с маленькой буквы "Колоритный ответ, но ему не хватало деловой жилки." - не совсем понятно с "деловой жилкой". Обычно она бывает или не бывает у человека, да и "колоритный" не очень нравится
"Наверное, точнее будет сказать, в кошмарном сне." - я бы убрала "наверное"
"В этом мире не легко достичь счастья, но, по мнению Роланда, серьёзный шаг на пути к счастью – не быть знакомым с Маракитой." - громоздко
"Неопределённость Маракиты на званом ужине касательно финансовых деталей поддержки революции полностью развеялась. " - три существительных рядом "деталей поддержки революции" - неблагозвучно "Теперь она говорила только о суммах, и, судя по сумбурной информации, которую она вылила на его голову, Роланд понял, что, финансируя реставрацию монархии на Параное, он действительно готов ради неё на всё. " - не совсем по тексту в конце предложения, не понравилось столкновение слов "суммах" и "сумбурной" (если оно, конечно, не намеренное),а также "информацию, которую она вылила" - грубовато звучит, не совсем удачна часть "финансируя реставрацию..., он готов". Здесь нужно условное предложение.
" их можно было безоговорочно подкупить за сумму в тридцать шиллингов за нос" - "за нос" слишком разговорно "если она не сопровождается резнёй, грабежами и прочим в таком духе." - не нравится "прочим в таком духе", может, просто "и тому подобным" "празднование коронации не замешано на крови" - я бы опустила "празднование", коронация - это уже торжество
Yura
Интересно, что у вас есть несколько удачнейших решений, но обидно, что оригинал поняли не до конца.
"событие которое Роланд посчитал не менее значимым, чем отмена монархии и установление республики." - не совсем как в оригинале
"кроме зрелища цирковой акробатики так это наблюдал восстановление монархии и возвращение на трон своего любимого Алехандро Тринадцатого." - не уверена, что там "цирковая акробатика"
"Его одолевало подспудное чувство" - "подспудный", по-моему, не совсем то слово, лучше "интуитивно", "инстинктивно",
"что ему придется внести свой вклад в борьбе" - "в борьбу", видимо, описка
"Как раз, когда в конце вся компания поднялась и с величественным возгласом направила свои монокли на него" - glasses - бокалы
"-Тебе придется попросить разрешения удалиться" - опять недопоняли текст
"пока королевские правила не распространятся по всему дворцу Паранойи" - royal standard - речь идет о флаге
"Неужели она под влиянием того досадного заблуждения" - "того" лучше опустить
"– Уф! Спрашиваешь, сколько стоит? О-го-го!" - а вот эта фраза мне понравилась у вас!
"Следующие несколько дней прошли для Роланда как во сне больше похожем на кошмар." - хорошо
"Как люди незнакомые с Мараквитой могли шататься по миру, было выше его понимания." - в оригинале не совсем так "и от смущенной людской массы, которую она представила ему" - confused mass - лучше "сумбур", "беспорядочная информация"
"пока коронация не приобретет кровавый тон" - не нравится сочетание "кровавый тон".
"но без риска сделать все скучно и непопулярно." - "сделать непопулярно" так не говорят
"Паранойя – эмоциональная страна и любила революции со свистом пуль. - "эмоциональная страна" не нравится, а вот вариант "со свистом пуль" - отличное решение
Татьяна Макарова
Очень хороший перевод. Можно немного упростить синтаксис и избавиться от многословия.
"И вот, при Алехандро Тринадцатом, начало проявляться недовольство, обернувшееся катастрофой 1905 года, которая, как стало понятно Роланду, оказалась ни чем иным, как свержением монархии и установлением республики." - неплохо, но хорошо бы избавиться от повтора союзов "как"
" В армии крепло недовольство, народ желал возвращения прежнего порядка вещей." - можно просто "прежнего порядка"
"дело защиты свободы многострадальной страны" - не нравятся три существительных рядом
"Ружья, пулеметы, чего только не планировали закупить!" - хорошее решение
"И денег все это добро стоило немерено" - а вот "немерено", на мой взгляд, слишком разговорно в этом тексте, выбивается из стиля
"Это значило, можно было подкупить их всех из расчета примерно тридцать шиллингов за голову." - "за голову" смущает, лучше "на брата"
"Она заметила, что без определенной доли резни и мародерства революция никогда не будет иметь нужного эффекта." - "доля резни" как-то не звучит, лучше опустить "доли" и оставить "без резни и мародерства"
"Паранойя – страна эмоциональная и любит, чтобы ее революции проходили с некоторым шумом." - "с некоторым шумом" - можно было что-то поэкспрессивнее придумать,
Николай
Понравился ваш перевод, вот замечания.
"вылившееся в Большое Безобразие Девятьсот Пятого Года (иными словами - как понял, наконец, Роуленд - в свержение монархии и провозглашение республики). " - не уверена насчет слова "безобразие", как-то несерьезно звучит
"После 1905 г паранойцы могли думать (отрываясь ненадолго от данса-де-каучо) лишь о том, как бы им восстановить монархию и вернуть на престол своего любимого Алехандро XIII." - может, лучше "думали лишь о том"
" (каждый норовил чмокнуть его в щеку)" - "чмокнуть" не вписывается в стиль
" Кэ абсурдо!" - это по-паранойски?
" финансируя реставрацию монархии в Паранойе, он, действительно, готов ради танцовщицы пожертвовать всем." - это предложение лучше перестроить с придаточным условным или добавить "будет" перед словом "готов"
"сквалыгой Маракиту никто бы не назвал." - "сквалыга" - слишком разговорно и сниженно для этого текста да еще рядом со следующим за ним словом "кредо".
"Как выяснилось, однако, Маракиту кровопролитие ничуть не страшило, она его даже обожала" - может, лучше "жаждала"
"Паранойцы – народ эмоциональный и любят энергичные революции." - "энергичная революция" - на мой взгляд, не очень хорошо. Все-таки энергичный чаще сочетается с человеком. Может быть "энергичный протест", "энергичные действия", "меры", но вот "революция" - не уверена.
Победители в этом туре Vera и Татьяна Макарова
Дорогие участники! Я беру тайм-аут. К сожалению, не успеваю разбирать работы каждый месяц. На форуме обычно идет активное и плодотворное обсуждение переводов, моя роль в конкурсах незначительная. Работы конкурсанты могут публиковать на сайте самостоятельно. Победителя, думаю, можно выбирать путем голосования. Давайте попробуем такой вариант, а я пока отдохну от судейства и, если время все-таки позволит, поучаствую в качестве конкурсанта.
Сообщение отредактировал IrinaG - Среда, 05.08.2015, 10:50