| Николай | Дата: Суббота, 27.09.2014, 10:32 | Сообщение # 1 |
|
Собеседник Века
Группа: Пользователи
Сообщений: 408
Статус: Offline
| День за днем, нацепив портупею с двумя «стволами», я совершаю обход этого гнусного города.
Я давным-давно приноровилась патрулировать его, как приноравливаются руки таскать ведра по морозу.
Хуже всего зимой. Дремота не выпускает тебя из объятий, а ты нашариваешь в потемках сапоги. Летом лучше. Вся округа упивается негаснущим светом, и время летит незаметно – неделю, а то и две. Про весну и осень в наших широтах говорить особо не приходится. Здесь, на севере, погода кусается по десять месяцев в году.
Теперь у нас тишина и покой. На небесах и то, наверное, нет такого безлюдья. А ведь когда-то я чуть ли не судьбу благославляла, если обходилось только кровавой разборкой среди желторотых педиков.
Да, пока взбираешься по ступенькам прожитых лет, глаза постепенно теряют задорный блеск.
Давным-давно, во времена моей молодости, жилось и сытно, и вольготно. Хоровод сезонных работ напоминал отлично смазанные часы. Когда почва прогревалась настолько, что ее можно было копать, мы высаживали рассаду из оранжерей. В июне сидишь на пне и лущишь конские бобы, пока спина не заболит. Потом наступал черед просушивать картошку, убирать капусту, вялить мясо, а по осени – собирать грибы и ягоды. Затем подступали морозы, и мы с папой охотились и ловили рыбу в проруби. Разводили костер на берегу озера и варили омуля или лосятину. А когда устанавливался санный путь, отправлялись к эвенкам за шубами и олениной.
У нас была школа. И библиотека, где мисс Гренадин выдавала книги на дом, а зимой – читала нам вслух возле жарко натопленной печи.
Я помню, как в последние дни золотой осени возвращалась домой с уроков по плоской, точно сковорода, равнине, а огоньки освещенных окон сверкали кусочками янтаря. Помню и то, как собирали маслянистые конские каштаны, как раздавался в тумане звонкий смех Шарло, и как с шумным треском обломившаяся ветвь летела вниз, а по земле стучали каштаны.
Старый молитвенный дом все еще стоит в дальней части города. Богослужения проходили молча, мы сидели, прислушиваясь, как шипят и потрескивают в печи дрова.
Последний раз я заходила туда лет пять назад – впервые за долгие годы. А в детстве каждая минута упорного высиживания на одном месте казалась мне пыткой.
Там по-прежнему пахло как много лет назад – старой древесиной, известкой, еловой хвоей. Вот только все скамейки разломали на дрова и окна повыбивали. Да в углу комнаты что-то хлюпнуло у меня под сапогом. Чьи-то пальцы, как выяснилось. Одни пальцы – и больше ничего.
* * *
Я живу в том же доме, где выросла. Во дворе – колодец. Папина мастерская - почти такая же, как в детстве – все еще занимает сарай у боковой калитки.
В лучшей комнате, куда входили только по воскресеньям, принимая гостей, и на рождество, стоит мамина пианола*. На ней – метроном, свадебное фото родителей и большая позолоченная буква «П», которую по случаю моего рождения вырезал из дерева отец.
Как первенцу в семье мне досталась главная порция религиозного пыла родителей, включая имя Писи (Помилуй И Спаси, Иисусе!). Шарло родилась, спустя два года, Анна – еще через год.
Писи! Представляете, сколько насмешек я выслушала в школе? И как сердились родители, когда я пускала в ответ кулаки?
Зато так я почувствовала вкус к драке.
Я по-прежнему запускаю время от времени пианолу – она еще работает, и ленты уцелели. Вот только настройки нет ни к черту. У меня скверный слух – самой не настроить. Но не настолько скверный, чтоб этого не замечать.
Что в ней проку? Дрова, да и только. Порой лежишь зимой под грудой одеял, зубы отбивают чечетку, а снега наметает под самые стрехи. Лежишь и думаешь: «Блин, да возьми ты, наконец, топор, Писи! Хоть раз согреешься». Но я горжусь тем, что ни разу не поддалась искушению. Где я достану другую пианолу? Ну и что с того, что я не могу ее настроить и не знаю никого, кто смог бы? Это еще не значит, что такого человека не существует. Или что он не родится когда-нибудь. Мои ровесники – не больно-то мастаки читать или настраивать пианолы. А вот нашим родителям (и их родителям) было чем гордиться. Вы только вглядитесь в наплывы кленового шпона, в изящество латунных педалей, если мне не верите. Человек, сработавший ее, знал толк в подобных штуках. И пианолу эту он делал с любовью. Сжечь ее? Ну уж дудки!
Книги в шкафу принадлежали моим родным - мама и Шарло читали взахлеб. Только те, что стоят на нижней полке, я сама раздобыла.
Обычно-то я их стаскиваю – где какую найду - в старый арсенал на Деланси. Оружия там уже нет, зато есть железная дверь – такая прочная, что вам понадобится бочонок пороха, чтоб войти без ключа. Как уже было сказано, сама я книги не читаю, но мне важно сберечь их для того, кто прочтет. А вдруг в одной написано, как настраивать пианолы?
А с этими дело было так. Еду я как-то по Мерсер-стрит в самый разгар зимы. Снег валит, но тихо, а парок из конских ноздрей – точь-в-точь как над закипающим чайником. В безветренный день снег глушит все звуки, и такая тишина кругом – просто жуть! Только снег под копытами похрустывает, да слышно, как лошадь дышит.
И вдруг – бамс! – здоровенная стопка книг летит в снег – должно быть, из последнего на всей улице уцелевшего до этой минуты окна. Лошадь испуганно шарахается в сторону. Успокоив ее, я гляжу на то окно и – чтоб вы думали? – вижу, как кто-то махонький, вцепившийся в подоконник, отпускает руки и летит прямиком на груду книг.
Одет он в огромный, не по размеру, синий комбинезон. Человечек собирает книги и намеревается смыться.
Тут я кричу ему:
- Эй, ты что там потерял? Оставь книжки в покое. Топить тебе, блин, больше нечем?
(Плюс еще парочку смачных выражений).
И тут он так же проворно, как появился, бросает книги и пытается извлечь «пушку».
Пиф-паф, лошадь опять шарахается, и вновь на улиц тишина.
Я спешилась (тише едешь – дальше будешь) и с дымящимся «стволом» в руке подошла к распростертому телу. Стрельба навскидку по-прежнему приводит меня в восторг, хотя на душе и остается горький осадок – я знала, что не усну сегодня, если убила этого парня. Мне было стыдно.
Он лежал неподвижно, но грудь чуть заметно вздымалась. Шапка слетела с головы, и лежала в двух шагах от тела – там, куда он бросил книги. Парень оказался куда меньше, чем я думала минуту назад. Всего-навсего мальчишка-китайчонок. И тянулся он не за «пушкой», а за тупым охотничьим ножом – сыр таким и то хрен отрежешь.
Воистину – помилуй и спаси!..
_____
* Механическое пианино; воспроизводило мелодию, записанную на специальных перфорированных лентах.
|
| |
| |
