|
КПВ, Тур 140 Апрель-Май 2015
| |
| Николай | Дата: Понедельник, 23.03.2015, 11:01 | Сообщение # 1 |
|
Собеседник Века
Группа: Пользователи
Сообщений: 408
Статус: Offline
| Апрель не за горами – пора бы с отрывком определиться. Как насчет такого:
The first quarter of an hour after getting back to school is always a curious experience. One’s friends seem strangers at first, strangers with remarkably familiar manners. The voice is the voice of Jones, and the smack on the back is the smack of Smith, but somehow we feel at first that they are not the Jones and Smith we knew last term. Then the unreal feeling passes off, and we find it hard to believe that we have not been back at school for a month instead of a quarter of an hour.
Jimmy felt particularly bewildered at first, for he plunged straight into the middle of what seemed to be a sort of indignation meeting. Everyone in the big common-room of the house—there were two houses at Marleigh, the headmaster’s and Haviland’s: Jimmy was in Haviland’s—was talking at the same time. Nobody seemed to be doing any listening at all.
So occupied was everyone in the business of the moment that Jimmy’s arrival passed unnoticed. He turned to Tommy in bewilderment.
“What’s it all about?”
Tommy, putting his mouth close to Jimmy’s ear, explained in a shout.
“Forgot to tell you—indignation meeting. About the food Spinder gives us.”
“What’s Spinder got to do with it?”
“New housemaster. Instead of Haviland, who’s ill. Don’t know what’s the matter with him. Scarlet fever or something. Won’t be back for a good time.”
He jumped on a table.
“Chuck it, you chaps,” he yelled. “Give us a chance. Here’s Jimmy Stewart come back.”
After about five minutes, having become slightly purple in the face, he managed to make himself heard. Jimmy was observed, and effusively welcomed. The interruption served to divert the meeting’s attention. There was a gradual slackening of the noise, and finally comparative quiet reigned.
Then a curious-looking youth got on to the table to address the meeting. He was small, and round, and dark-skinned. He wore gold-rimmed spectacles, and a mild, benevolent expression. Cries of “Good old Ram!” greeted him. He was evidently a popular person.
“Who’s that?” asked Jimmy.
“New chap,” said Tommy. “Comes from Calcutta. He’s no end of a lark. Always trying to reform everything. He’s on to this food business like a ton of bricks. Jaws nineteen to the dozen. Nobody knows his full name. It’s about a mile long. It ends in Ram, so that’s what he’s always called. He’s going to be a lawyer some day, he says. Look out. He’s off!”
“Misters and fellow-sufferers,” said Ram, including all his audience in a bland wave of the hand, “permit me to offer a few obiter dicta on unhappy situation in re lamentable foodstuffs supplied to poor schoolboy by Hon’ble Spinder.”
(Cheers; and a voice, “Good old Ram!”)
“I have not long been inmate in your delightful Alma Mater, and perhaps you will say that I am a presumptuous for addressing this meeting (“No, no”). Permit me to say, misters, that we groan beneath iron-shod boots of Hon’ble Spinder. We are mere toads beneath deplorable harrow of his malignancy. (Groans). How long is this to last, misters? Are we the slaves that we should be so treated? Is Hon’ble Spinder autocratic despot that he should be allowed to oppress us? Is——”
Here he broke off on making the discovery that he had lost the attention of his audience. In default of answering the conundrums he had asked, the meeting had begun to talk again on other subjects. In one corner of the room the twins, Bob and Dick Tooth, “the Teeth,” as they were known in the school, had started their usual fight. It was seldom that a day passed without some sort of a scuffle between them. A ring had gathered round, shouting advice and encouragement. In another corner, Binns and Sloper, the inseparables, had begun to sing a duet. It was their firm conviction that they were designed by nature for operatic stars. They sang often and loudly, and the members of their dormitory had spent hours of their valuable time in endeavouring to kick them into silence. After lights-out, when conversation had stopped and the dormitory was trying to get to sleep, one would hear a hoarse murmur from Binns’s bed, “Oi’ll-er-sing thee saw-ongs of Arabee”; to which a hoarser murmur from Sloper’s bed at the other end of the room would reply, to be a bird answering its mate, “Ahnd ta-ales of far Cashmeerer.” Upon which the outraged occupants of the other beds would arise in their wrath, and the night would be made hideous by the thudding of pillows upon the songsters’ heads.
A babel of other noises blended with these. Bellamy, the most silent boy in the school, who was reputed to be able to eat his weight, which was considerable, in any kind of food you liked to name, had retired to his locker, bored by the discussion, in which he took no interest, for food was food to Bellamy, simply that and nothing more, whatever its quality. He could have eaten cake with relish, and consequently saw nothing to complain of in the meals served to the house by Mr. Spinder. He was now engaged on a particularly nerve-breaking piece of fret-sawing, which set everyone’s teeth on edge. Catford and Browning were arguing hotly about a pot of jam, which Catford was alleged to have borrowed during the previous term. Catford maintained that the jam had been full and just payment for a French exercise which he had written for Browning, and that anyhow he had lent Browning a bag of biscuits during the last term but one, Browning denying both statements, and giving it as his opinion that Catford was a bloodsucker. Messrs. Barr, Roberts, Halliday, and Chutwell had enlisted themselves on Browning’s side, and were all talking at the same time; while Messrs. Jameson, Ricketts, Coates, Harrison, and Pridbury had espoused the cause of Catford. They too, were giving their opinion of the affair all together.
Ram looked round the room pathetically, plaintively clapping his hands every now and then for silence. He might just as well have saved himself the trouble. The noise continued, unabated.
“Go it, Bob!”
“Use your left, Dick!”
“Buck up, Bob! Why don’t you guard, you silly ass?”
“Dick!”
“Bob!”
“Com in-to the gar-den, Maud!”
“For the black bat-ter nah-ett hath-er-florn!”
“Com in-to the gar-den, Maud!”
“I am he-ar at ther gate alorn!”
“Well, look here, I’ll take a bob for the beastly jam, if you like.”
“I’ve told you a dozen times——”
“Give the man his jam, Catford, you cad.”
“Don’t you do it, Catford.”
“Misters, misters——!”
Вот отсюда: http://www.madameulalie.org/chums/luckstone03.html
|
| |
| |
| Lizzy | Дата: Понедельник, 23.03.2015, 18:09 | Сообщение # 2 |
 Живое Слово
Группа: Модераторы
Сообщений: 2100
Статус: Offline
| я согласна 
Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
|
| |
| |
| venefica7436 | Дата: Четверг, 26.03.2015, 09:12 | Сообщение # 3 |
|
Иногда изрекаю слово
Группа: Проверенные
Сообщений: 33
Статус: Offline
| И я согласна, уже начала переводить :-)
|
| |
| |
| Николай | Дата: Суббота, 18.04.2015, 11:08 | Сообщение # 4 |
|
Собеседник Века
Группа: Пользователи
Сообщений: 408
Статус: Offline
| Поскольку пол-апреля занял мартовский тур, а тут еще ШБшить начинаем, может, перенесем апрельский на май? Так, глядишь, народу побольше наберется.
|
| |
| |
| Lizzy | Дата: Суббота, 18.04.2015, 19:48 | Сообщение # 5 |
|
Живое Слово
Группа: Модераторы
Сообщений: 2100
Статус: Offline
| Николай, поддерживаю, если Ирина согласна, тем более, всё из-за выбранного мной текста. 
Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
|
| |
| |
| IrinaG | Дата: Суббота, 18.04.2015, 23:58 | Сообщение # 6 |
 Говорун в квадрате
Группа: Проверенные
Сообщений: 147
Статус: Offline
| Да, конечно, я согласна. Мне так удобнее тоже.
|
| |
| |
| Lizzy | Дата: Воскресенье, 19.04.2015, 00:23 | Сообщение # 7 |
|
Живое Слово
Группа: Модераторы
Сообщений: 2100
Статус: Offline
| Отлично, тогда, чтобы все заранее понимали суть дела...
Дорогие участники! Срок сдачи работ 31 мая. Переводы присылайте на адрес irina.gindlina@gmail.com
Перевод, пожалуйста, пишите не в Ворде, а прямо в самом послании, т.е. файл не прикрепляйте.
Дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих, а мудрый использует опыт и тех, и других себе на пользу.
|
| |
| |
| Николай | Дата: Воскресенье, 10.05.2015, 11:15 | Сообщение # 8 |
|
Собеседник Века
Группа: Пользователи
Сообщений: 408
Статус: Offline
| Глянул в Лингву - 'purple in the face'-то оказывается совсем не обязатно переводить дословно.
|
| |
| |
| venefica7436 | Дата: Понедельник, 18.05.2015, 11:12 | Сообщение # 9 |
|
Иногда изрекаю слово
Группа: Проверенные
Сообщений: 33
Статус: Offline
| Подскажите, пожалуйста, как принято переводить houses, на которые делятся британские школы-пансионы?
Отредактировано.
Сообщение отредактировал venefica7436 - Понедельник, 18.05.2015, 13:57 |
| |
| |
| Николай | Дата: Понедельник, 18.05.2015, 11:24 | Сообщение # 10 |
|
Собеседник Века
Группа: Пользователи
Сообщений: 408
Статус: Offline
| Где-то на wodehouse.ru deicu разбирала реалии. Посмотрите 94-й и 75-й туры, они "школьные". В принципе по-русски приводить варианты тут как бы не совсем принято.
|
| |
| |
| venefica7436 | Дата: Понедельник, 18.05.2015, 13:54 | Сообщение # 11 |
|
Иногда изрекаю слово
Группа: Проверенные
Сообщений: 33
Статус: Offline
| Спасибо! Хорошо, не буду
|
| |
| |
| IrinaG | Дата: Вторник, 02.06.2015, 20:52 | Сообщение # 12 |
|
Говорун в квадрате
Группа: Проверенные
Сообщений: 147
Статус: Offline
| losevasir
_________________________________________
Первые пятнадцать минут каждого нового семестра всегда чувствуешь себя немного странно. Будто вместо привычных друзей вокруг совсем другие люди – только их манеры кого-то напоминают. Один говорит голосом Джонса, второй тебя хлопает по спине, как Смит; но отчего-то кажется, что это не те Джонс и Смит, которых ты знал в прошлом семестре. Затем наваждение проходит, и уже не верится, что в школе тебя не было целый месяц, а не каких-нибудь полчаса.
Так что Джимми был вдвойне озадачен, обнаружив себя в эпицентре чего-то похожего на бастующую толпу. Большая гостиная резиденции (в Марли две резиденции, директорская и Хавилэндова; Джимми жил во второй) говорила вся разом. Никто никого не слушал. Все были так увлечены, что появление Джимми осталось незамеченным. Он вопросительно повернулся к Томми.
– Что здесь творится?
В ответ Томми проорал ему прямо в ухо:
– Забыл сказать – у нас митинг. Из-за той еды, которой Спиндер нас кормит.
– При чём тут Спиндер?
– Он новый комендант. Вместо Хавилэнда, тот болеет. Не знаю, что с ним – скарлатина или что-то в этом роде. Вернётся нескоро.
Он запрыгнул на стол.
– Тихо, парни, – заорал он. – Дайте сказать. Здесь Джимми Стюарт.
Пять минут спустя, изрядно покраснев с натуги, он добился того, чтобы его услышали. На Джимми обернулись и горячо его приветствовали. Это событие отвлекло демонстрантов, и галдёж стал постепенно стихать, пока наконец не установилась относительная тишина.
Тогда на стол забрался юноша любопытного вида. Он был небольшого роста, пухлый и темнокожий. Его лицо под очками в золотой оправе излучало доброжелательность. Нового оратора встретили криками «Старина Рам!». Очевидно, он был популярен.
– Кто это? – спросил Джимми.
– Новенький, – сказал Томми. – Из Калькутты. Ужасно забавный. Всё везде хочет поменять. Ухватился за эту историю с кормёжкой, толкает речи на каждом углу. Никто не знает его полное имя. Оно с милю длиной. Заканчивается на «рам», так его все и зовут. Говорит, что хочет быть адвокатом. С таким гляди в оба. О, начал!
– Господа потерпевшие, – произнёс Рам, обведя зал плавным движением руки, – разрешите мне озвучить несколько соображений о прискорбной ситуации с пищей, которую мы, несчастные школьники, получаем от многоуважаемого Спиндера.
(Аплодисменты; возглас «Старина Рам!».)
– Я не столь давно наслаждаюсь пребыванием в стенах вашей альма-матер, и, возможно, вы сочтёте, что, обращаясь к вам, я весьма самонадеян. («Нет, нет».) Позвольте мне сказать прямо, господа: мы стонем под железными каблуками многоуважаемого Спиндера. Мы просто лягушки под его презрительным скальпелем. (Недовольный гул.) Доколе, господа? Или мы рабы, чтобы с нами так обращались? Или многоуважаемый Спиндер деспот, которому всё дозволено? Или…
Здесь он прервался, заметив, что его больше никто не слушает. Не найдя ответов на прозвучавшие глубокие вопросы, публика вернулась к своим делам. В одном углу комнаты близнецы Боб и Дик Зуб, «Зубы», как их прозвали в школе, начали привычную потасовку. Редкий день обходился без их стычки. В окружившем их кольце слышались поощрительные возгласы и советы. В другом углу неразлучные Биннс и Слопер запели арию на два голоса. Они твёрдо верили, что самой природой им было суждено блистать на оперной сцене. Пели они громко и часто, и соседи по комнате потеряли немало драгоценных часов, заставляя их умолкнуть. После отбоя, когда разговоры стихали и вся комната пыталась уснуть, вдруг раздавался хриплый шёпот Биннса: «Я спою-у тебе пе-есни Аравии»; и тут же, ещё более хрипло, с кровати Слопера в другом конце комнаты доносилось: «И ска-азки про во-ольный Кашми-ир»*. После чего взбешённые соседи вскакивали на кроватях, и ночь прерывалась глухой канонадой из подушек, улетевших в головы певцам.
К этим звукам теперь добавились и другие. Беллами, самый смирный мальчик в школе, знаменитый тем, что мог любой еды умять столько, сколько весил сам – а весил он порядочно, – Беллами удалился к своим инструментам, устав от споров, нисколько ему не интересных, потому что для Беллами еда, какой бы она ни была, оставалась всё-таки едой. Он не брезговал несвежими пирожками, и потому не видел повода для жалоб на Спиндерову кухню. Сейчас Беллами решил поработать лобзиком, который при каждом движении издавал зловещий, душераздирающий скрежет. Кэтфорд и Браунинг горячо спорили о банке джема, которую Кэтфорд якобы не вернул с прошлой четверти. Кэтфорд стоял на том, что банка была справедливой платой за упражнение по французскому, приготовленное за Браунинга, и что, раз уж на то пошло, Браунинг сам задолжал ему почти целую пачку печенья; а Браунинг отрицал оба утверждения и в качестве аргумента называл Кэтфорда паразитом. Господа Барр, Робертс, Халлидей и Чатвелл приняли сторону Браунинга и говорили все разом; в то время как господа Джеймсон, Рикеттс, Коутс, Харрисон и Придбери выражали солидарность с Кэтфордом. Свои мнения по данному вопросу они также излагали хором.
Рам жалобно оглядел комнату, уныло хлопнул в ладоши несколько раз, призывая тишину. Он мог бы не стараться. Повсюду стоял неистовый гвалт.
– Давай, Боб!
– Левой, Дик!
– Живее, Боб! Защищайся, болван!
– Дик!
– Боб!
– Вы-ыйди же в ро-ощу, Мод!
– На дере-евья опусти-илась но-очь!
– Вы-ыйди же в ро-ощу, Мод!
– Унесу-у твои печа-али про-очь!**
– Ну, гляди, могу тебе поклониться за твой чёртов джем.
– Я в двадцатый раз повторяю…
– Верни человеку джем, Кэтфорд, свинья ты эдакая.
– Даже не думай, Кэтфорд.
– Господа, господа!..
_____________________________________________________________
* Романс на стихи У. Г. Уиллса «Я спою тебе песни Аравии» (прим. пер.)
** Романс на стихи А. Теннисона «Мод» (прим. пер.)
|
| |
| |
| IrinaG | Дата: Вторник, 02.06.2015, 20:53 | Сообщение # 13 |
|
Говорун в квадрате
Группа: Проверенные
Сообщений: 147
Статус: Offline
| Alexis Aston
Первые пятнадцать минут после возвращения в школу всегда сбивают с
толку. Друзья кажутся чужаками, хоть их манеры и удивительно знакомы.
Вот голос Джоунза, а так по спине хлопает Смит, но поначалу они не
воспринимаются как те Джоунз и Смит, с которыми общался в прошлой
четверти. Затем ощущение нереальности проходит, и уже сложно сказать,
пробыл ты здесь месяц или всего пятнадцать минут.
На сей раз Джимми оторопел более обычного: он угодил в разгар
какого-то события, похожего на выражение общественного негодования. В
актовом зале хэвилендского корпуса (школа Марли состояла из двух
корпусов – директорского и хэвилендского, Джимми учился в последнем)
собралась толпа; все говорили одновременно, и никто никого не слушал.
Присутствующие ученики были так поглощены этим занятием, что появление
Джимми осталось незамеченным. Он повернулся к Томми, растерянно
спрашивая:
- В чём дело-то?
Томми, наклонившись, прокричал прямо в ухо Джимми:
- Забыл сказать тебе – митинг протеста. По поводу Спиндеровской кормёжки.
- А при чём тут Спиндер?
- Новый глава корпуса, вместо Хэвиленда. Тот заболел. Не знаю, чем –
скарлатина, что-то такое. Короче, это надолго.
Закончив объяснения, Томми вскочил на стол.
- Хорош вам, парни, – проорал он. – Давайте сделаем паузу. Джимми
Стюарт вот вернулся.
Покричав так минут пять и слегка побагровев, он сумел привлечь к себе
внимание. Джимми заметили и бурно поприветствовали. Митинг прервался,
шум потихоньку стих, и, наконец, восстановилось относительное
спокойствие.
Тут на стол – с явным намерением обратиться к собравшимся – забрался
парень необычной внешности: невысокого роста, кругленький и
темнокожий, с очками в золотой оправе на носу, он казался человеком
мягким и благодушным. Зал взорвался криками «Ура старине Раму!» –
явным свидетельством его популярности.
- Кто это? – спросил Джимми.
- Новенький, – ответил Томми. – Из Калькутты. Забавный парень!
Пытается всё реформировать. Он прям загорелся темой питания. Болтать
готов хоть до утра. Фамилия у него такая длинная, что никто её не
запомнил. Оканчивается на «-рам», так мы его и зовём. Говорит, что
хочет стать адвокатом. Смотри, уже погнал!
- Господа и братья по страданию, – начал Рам, взмахом руки показывая,
что причисляет к братьям всех присутствующих. – Позвольте мне
высказать некоторые obiter dicta касательно печальной ситуации,
сложившейся по причине недостойного питания, предоставляемого бедному
школяру достопчтнм Спиндером.
(Одобрительные крики, опять слышится голос «Ура старине Раму!»)
- Я не долго пробыл в стенах вашей очаровательной Alma Mater, так что
вы имеете полное право сказать, что я беру на себя слишком много,
выступая на этом собрании («Нет, нет!»). Позвольте утверждать,
господа, что мы стонем под железной пятой достопчтнв Спиндера. Мы –
точно насекомые под его не знающей жалости ногой. (Стоны.) И сколько
это будет продолжаться, господа? Разве мы – рабы, чтобы с нами так
обращались? А достопчтнй Спиндер – деспот и тиран, чтобы нас давить?
Разве…
Тут он остановился, обнаружив, что утратил внимание публики. Не
возжелав отвечать на поставленные им вопросы, присутствующие
переключились на другие темы. В углу зала снова подрались близнецы Боб
и Дик Зуб, известные всей школе как «Зубы». Дня не проходило без того,
чтобы они не вступили в перепалку друг с другом. Вокруг них собралась
группка, подбадривавшая драчунов и выкрикивавшая советы. В другом углу
Биннз и Слоупер, друзья-не-разлей-вода, затянули дуэт. Эти двое
пребывали в безоговорочном убеждении, что им суждено стать звёздами
оперной сцены. Они пели часто и громко, и их соседи по спальне
потратили немало драгоценного времени, пытаясь пинками заставить их
молчать. Когда гасили свет, разговоры заканчивались, и все
настраивались на сон, с кровати Биннза раздавался хриплый запев «Я-а
спа-аювам арабски-ие пе-есни», и тут же, словно птица отвечала птице в
лесу, ему вторил ещё более хриплый голос из кровати Слоупера на
противоположной стороне комнаты: «те-еешто знаит в Кашми-ире любой».
Тут возмущённые обитатели других кроватей восставали в гневе, и ночь
наполнялась кошмарным шумом от ударов подушками по головам вокалистов.
К этим звукам примешивался гвалт иного рода. Беллами, самый большой
молчун школы, про которого говорили, что он может съесть столько,
сколько весит сам (что было не мало), любой еды по вашему выбору,
удалился к себе в закуток. Обсуждаемый вопрос совершенно не
интересовал его – для Беллами пища была пищей, а всякие тонкости вроде
качества оной казались ему бессмысленными. Он поедал пироги с азартом,
и, соответственно, оснований для жалоб относительно питания,
предлагаемого учащимся мистером Спиндером, не имел. Сейчас он принялся
обрабатывать лобзиком какой-то предмет, издавая звуки, от которых у
всех свело скулы.
Кэтфорд и Браунинг жарко спорили по поводу банки с повидлом, которую
первый якобы одолжил в прошлой четверти. Кэтфорд утверждал, что
повидло было справедливым и достойным вознаграждением за написанное им
для Браунинга упражнение по французскому, а кроме того, он одолжил ему
пачку печенья в предыдущей четверти. Браунинг отрицал оба его
утверждения и выдвинул мнение, что Кэтфорд – кровопийца. Гг Барр,
Робертс, Хэллидэй и Чатвелл приняли сторону Браунинга и разом
выступили в поддержку его позиции; а гг Джеймсон, Риккетс, Коутс,
Хэррисон и Придбери отстаивали правду Кэтфорда. Они также высказывали
свои мнения одновременно.
Рам жалобно оглядывал зал, время от времени растерянно хлопая в ладоши
в надежде восстановить тишину. С таким же успехом он мог этого и не
делать – шум и не думал стихать.
- Давай же, Боб!
- Левой, левой, Дик!
- Живее, Боб! Да выставь же защиту, осёл ты эдакий!
- Дик!
- Боб!
- Мо-оди, Мо-оди, вы-ыди в сааааад!
- Мы-ыышли-тучие там ве-ечиром парят!
- Мо-оди, Мо-оди, вы-ыди в сааааад!
- Я-а там жду ти-ибя-а у оград!
- Ладно, если хочешь, давай мне шиллинг, и забудем про это поганое повидло.
- Я тебе уже сколько раз повторял…
- Верни человеку повидло, Кэтфорд, подлюга!
- И не вздумай, Кэтфорд!
- Господа, господа!
|
| |
| |
| IrinaG | Дата: Вторник, 02.06.2015, 20:55 | Сообщение # 14 |
|
Говорун в квадрате
Группа: Проверенные
Сообщений: 147
Статус: Offline
| Николай
В первые пятнадцать минут после возвращения в школу тебя преследует странное чувство – будто вместо приятелей ты видишь каких-то чужаков. Но ведут себя они при этом удивительно знакомо. Вот кто-то обращается к тебе голосом Джонса, а кто-то хлопает по плечу – ну, совсем по-смитовски. Хоть с первого взгляда ясно, что это не те же самые Джонс и Смит, которых ты знал в прошлом триместре. Но чувство нереальности вскоре проходит, и тебе уже не верится, что пробыл ты в школе каких-то пятнадцать минут, а не весь прошедший месяц.
Ошеломление Джимми усиливало еще и то обстоятельство, что явился он, судя по всему, в самый разгар митинга протеста. В общей комнате корпуса (в Марли их было два, одним заведовал директор, другим, в котором жил Джимми – мистер Хэвиленд) дым стоял коромыслом. Все, как один, говорили, так что слушать, по-видимому, было некому.
Обсуждаемый вопрос настолько всех увлек, что появление Джимми прошло незамеченным. Он изумленно уставился на Томми.
- Что тут у вас происходит?
Томми, прижавшись губами к уху Джимми, закричал в ответ:
- Забыл предупредить. Это митинг протеста – из-за еды, которой нас потчует Спайндер.
- А при чем тут Спайндер?
- Он у нас теперь командует – Хэвиленд-то заболел. Не знаю, что он там подхватил. Скарлатину, кажется. Теперь мы его долго не увидим.
Томми вскочил на стол.
- Хватит, ребята, - закричал он. – Дайте и нам высказаться. Джимми Стюарт вернулся.
Минут через пять, едва не охрипнув, Томми добился-таки, чтобы его услышали. Джимми наконец заметили и бурно приветствовали. Волновавший до этого всех вопрос был как-то позабыт. Шум голосов постепенно стихал, и, наконец, воцарилось относительное спокойствие.
Затем странного вида молодой человек – маленький, кругленький, темнокожий, в очках в золотой оправе и с благожелательным выражением лица - залез на стол и обратился к присутствующим. Его приветствовали возгласы: «Старина Рам!». Очевидно, юношу любили.
- Кто это? – спросил Джимми.
- Новенький, - ответил Томми. – Приехал из Калькутты. С таким не заскучаешь. Дай волю – он бы все тут переделал. И с едой этот парень - главный заводила. Тараторит без умолку. Имя у него такой длины, что ни в жизнь не запомнишь. Но заканчивается на «рам» - вот так его все и зовут. Говорит, что станет когда-нибудь адвокатом. Гляди-гляди, начинает!
- Милостивые сэры сострадальцы, - произнес Рам, изящным взмахом руки подчеркивая, что обращается ко всем присутствующим, - позвольте мне высказать кое-какие obiter dicta* касательно плачевного состояния дел в вопросе поставок продовольствия несчастному школьнику достопочтенным Спайндером.
(Апплодисменты; чей-то возглас: «Молодчина, Рам!»)
- Я весьма непродолжительный срок пребываю в стенах вашей восхитительной альма матер, и, быть может, вы сочтете излишне самонадеянным мое обращение к собравшимся здесь («Нет», «нет»). Позвольте мне заметить, милостивые сэры, что мы стонем под железным сапогом достопочтенного Спайндера. Мы не более чем жабы под ужасающей бороной его злобы**. (Стоны). Как долго будет это продолжаться, милостивые сэры? Быть может, мы - рабы, что с нами так обращаются? Или достопочтенный Спайндер – самодержавный тиран, что ему дозволено так нами помыкать? Или….
Тут оратор умолк, обнаружив, что его больше не слушают. Вместо того, чтобы отвечать на задаваемые им вопросы, присутствующие вновь заговорили, каждый – о своем. В одном углу комнаты близнецы Боб Чип и Дик Чип («Чипсы», как их звала вся школа) в очередной раз затеяли драку. Редкий день проходил без их потасовок. Вокруг моментально образовалось кольцо болельщиков, которые громкими возгласами подбадривали драчунов и подавали советы. В другом углу неразлучные Биннс и Слопер запели дуэтом. Оба были твердо уверены, что им суждено стать звездами оперного театра. Пели они часто и громко, и те, кому посчастливилось делить с ними спальню, потратили немало часов своего бесценного времени, пытаясь утихомирить певцов. Когда тушили свет, смолкали разговоры и учащиеся пытались уснуть, с кровати Биннса раздавалось хриплое: «Спою-ю-ю тебе-е-е про арабскую но-о-очь». А в ответ с кровати Слопера, стоявшей в противоположном конце спальни, неслось столь же хриплое: «И про-о-о чудеса Кашми-и-ира». После чего остальные койки пустели, и ночную тишину нарушали уже удары подушек о головы певцов.
В общую какофонию вплетались и другие звуки. Беллами, самый молчаливый из учащихся, способный по слухам съесть любой провизии ровно столько, сколько весил (а весил он немало!), отправился к шкафчикам с одеждой. Пустая, по его мнению, дискуссия – что ни говори, а еда любого качества остается едой – порядком надоела Беллами. Он не понимал, почему бы, заморив червячка тортом, не переключиться потом на пищу, уготованную ему мистером Спайндером. И теперь юноша увлеченно пиликал лобзиком, от чего у всех присутствующих сводило скулы. Кэтфорд и Браунинг ожесточенно спорили по поводу банки с джемом. Кэтфорд утверждал, что банка должна быть полной и перейти в его собственность в уплату за французский текст, который он перевел для Браунинга еще до каникул. К тому же, по его мнению, в прошлом триместре Браунинг брал у него в долг кулек с печеньем. Браунинг опровергал оба утверждения и называл Кэтфорда кровопийцей. Господа Барр, Робертс, Холлидэй и Чатвэлл встали на сторону Браунинга, стремясь при этом перекричать друг друга. В то время как господа Джеймсон, Рикетс, Коутс и Прайдбери защищали интересы Кэтфорда. Каждый из них также высказывался, не обращая внимания на остальных.
Рам окидывал аудиторию умоляющим взглядом, то и дело, чуть не плача, хлопал в ладоши, пытаясь привлечь к себе внимание. Усилия его, впрочем, шли насмарку. Шум не стихал ни на минуту.
- Врежь ему, Боб!
- Левой, левой, Дик!
- Шевелись, Боб! Что ж ты не закрылся, балда?
- Дик!
- Боб!
- Вы-ы-ыйди скоре-е-ей, моя Мо-о-од!
- В сад, где пою-ю-ют соловьи-и-и!
- Вы-ы-ыйди скоре-е-ей, моя Мо-о-од!
- Спе-е-еть я хочу-у-у о любви-и-и!
- Ладно, подавись своим джемом, дай мне за него шиллинг.
- Я сто раз тебе говорил….
- Отдай человеку его джем, подлец!
- Не вздумай этого делать, Кэтфорд.
- Милостивые сэры!..
__________
* (Юр. термин) Замечания по ходу дела, не являются основанием для вынесения окончательного вердикта.
** Имеется в виду стихотворение Р. Киплинга «Пэджет, Ч. П.»
Как уцелеть под бороной -
Известно жабе лишь одной;
Однако бабочка с высот
Советы жабе подает. (пер. А. Оношкович-Яцына)
|
| |
| |
| IrinaG | Дата: Вторник, 02.06.2015, 20:55 | Сообщение # 15 |
|
Говорун в квадрате
Группа: Проверенные
Сообщений: 147
Статус: Offline
| Helga
Первые четверть часа после возвращения в школу всегда проходят немного странно. Мы вдруг оказываемся в толпе незнакомцев, чем-то неуловимо похожих на наших старых друзей. Вот слышен голос Джонса, а Смит весело хлопнул кого-то по плечу. Но разве это те самые Джонс и Смит, которых мы знали до каникул? Понемногу ощущение нереальности происходящего рассеивается, и кажется, что в стенах школы мы провели уже целый месяц, а не четверть часа.
Сначала Джимми порядком растерялся, угодив в самый разгар какого-то бурного собрания. В просторном общем зале корпуса все говорили одновременно, перебивая и перекрикивая друг друга. Вообще, в Марли было два корпуса: один возглавлял директор школы, а другой – Хэвилэнд. Джимми состоял в корпусе Хэвилэнда.
Все были так заняты, что появление Джимми осталось незамеченным. Удивленный до крайности, Джимми повернулся к Томми и спросил:
— Что здесь такое?
Томми придвинулся ближе и прокричал Джимми в самое ухо:
— Забыл тебя предупредить – мы протестуем. Против той бурды, которой потчует нас Спиндер.
— Причем здесь Спиндер?
— Он теперь старший воспитатель. Вместо Хэвилэнда, тот заболел. Не знаю, что с ним. Скарлатина или что-то в этом роде. Еще долго проболеет.
Томми запрыгнул на стол.
— Эй, вы все, замолкните! — проорал он. — Послушайте! Джимми Стюарт вернулся!
Через несколько минут весь красный от натужных воплей Томми сумел докричаться до собравшихся. Джимми заметили и весьма тепло поприветствовали, оставив на время собственные разговоры. Шум понемногу стих, и воцарилось относительное спокойствие.
Тем временем на стол взобрался подросток забавной наружности, явно намереваясь произнести речь. Это был мальчик небольшого роста, довольно упитанный и смуглый до черноты. Лицо его сияло кротостью и благодушием, а на носу красовались очки в позолоченной оправе. Оратора встретили возгласами: «А вот и старина Рам!». Мальчика, судя по всему, здесь все хорошо знали.
— Кто это? — спросил Джимми.
— Новенький, — ответил Томми. — Из Калькутты. Жуткий зануда. Пытается все тут у нас переделать. Вцепился в эту историю со столовкой, как бульдог. Если заведет свою шарманку – не остановишь. Никто не знает его настоящего имени. Что-то там длиннющее и оканчивается на Рам. Так его и зовем – Рам. Он говорит, что хочет стать юристом. Смотри! Начинается!
— Друзья мои и соратники по несчастью, — произнес Рам, простирая руку к аудитории. — Позвольте мне вынести на ваш суд некоторые размышления, так сказать, obiter dicta, в отношении достойных всяческого сожаления кулинарных опытов, которые волею достопочтенного Спиндера оказываются на нашем столе.
(Приветственные восклицания и возглас: «Во дает старина Рам!»)
— Я недавно ступил под сень нашей дивной Alma Mater, и, возможно, некоторые сочтут мое обращение к благородному собранию неслыханной дерзостью. («Нет, нет.») Да будет мне позволено сказать, друзья, что мы изнемогаем под тяжким гнетом достопочтенного Спиндера. Все мы – лишь камни на дороге, попираемые его безжалостной пятой. (Стоны.) Сколь долго будет это продолжаться, спрошу я вас? Рабы ли мы, чтобы покорно сносить несправедливость? Или достопочтенный Спиндер – всевластный деспот и вправе тиранить нас? Разве …
Оратор внезапно прервал свое выступление, обнаружив, что аудитория более не внимает ему с должным почтением. Ответов на головоломные вопросы не предвиделось, и слушатели вернулись к обсуждению других животрепещущих предметов. В одном углу комнаты близнецы Боб и Дик Зуббс (в школе их звали «наши Зубы») затеяли привычную драку. Без потасовки у них не обходилось и дня. Вокруг быстро собралась толпа, зрители выкрикивали советы и подбадривали соперников. В другом углу неразлучные Биннз и Слопер затянули дуэт. Эти двое пребывали в уверенности, что им самой природой уготована слава великих оперных исполнителей. Они пели часто и громко, и их соседи по спальне тратили долгие часы поистине бесценного времени, добиваясь тишины. Когда выключали свет, разговоры затихали, и все пытались уснуть, с кровати Биннза вдруг раздавалось хриплое завывание «Я спою-ю тебе-е пе-е-сни Ара-а-авии-и-и». Его товарищ, словно птица пересмешник, отзывался с другого конца комнаты еще более грубым голосом, подхватывая «А-а-а прекра-а-асном Кашми-и-ире спою-ю-ю». Тут-то рассвирепевшие школьники вскакивали с постелей, и в ночи разворачивалась жестокая битва, в финале которой подушки с глухим стуком впечатывались в головы незадачливых певцов.
В поистине Вавилонское многоголосие вливались все новые звуки. Беллами, редкостный тихоня, о котором поговаривали, что он может съесть всякой всячины столько, сколько сам весит, а телосложения он был весьма массивного, ушел к своему шкафчику, утомленный разговорами. По мнению Беллами, обсуждать было нечего, поскольку еда - это всего лишь еда, какова бы она ни была на вкус. Он мог бы съесть торт с солеными огурцами не поморщившись, и не собирался жаловаться на выбор блюд, появившихся в столовой при мистере Спиндере. Сейчас Беллами выпиливал лобзиком исключительно сложный узор, и от этих звуков окружающие были готовы лезть на стену. Катфорд и Браунинг яростно спорили о баночке джема, которую Катфорд вроде бы взял взаймы еще до каникул. Катфорд уверял, что джем был справедливой платой за домашнее задание по французскому, сделанное за Браунинга. И вообще, Катфорд еще в предыдущей четверти дал Браунингу коробку печенья. Браунинг отрицал оба эти утверждения и, высказывая собственное мнение о Катфорде, использовал определение «гнусный вымогатель». Господа Барр, Робертс, Халлидей и Чатвелл стали на сторону Браунинга. Однако господа Джеймисон, Риккеттс, Коатс, Харрисон и Придбери поддержали точку зрения Катфорда. Все вышеперечисленные одновременно и без стеснения выражали свое отношение к происходящему.
Рам горестно обвел взглядом комнату и жалобно хлопнул несколько раз в ладоши, призывая к тишине. Мог бы не утруждать себя. Тише не стало.
— Давай, Боб!
— Левой его, Дик!
— Пригнись, Боб! Защищайся, болван!
— Дик!
— Боб!
— Выйди-и в са-а-ад поскоре-eе, Мо-о-од!
— Уже-е но-очь – лету-у-учая-я мы-ы-ышь
— Выйди-и в са-а-ад поскоре-eе, Мо-о-од!
— По-оздно спа-а-ать, неуже-ели ты спи-и-ишь?*
— Слушай сюда, я согласен взять деньгами за этот чертов джем.
— Тысячу раз тебе говорил…
— Верни человеку джем, Катфорд, не будь скотиной.
— Даже и не думай, Катфорд.
— Друзья мои, друзья….
_____________________
*Альфред Теннисон, строки из стихотворения «Song from Maud» в переводе Г. Кружкова
|
| |
| |
|
